Сухраб спрашивает у Хаджира имена и
приметы предводителей Иранского войска
Как только солнце щит свой золотой
Приподняло над горною грядой,
Сухраб - в величье мощи, в блеске власти -
Сел на коня-любимца темной масти.
Индийским препоясанный мечом,
Блистая царским шлемом над челом,
С арканом на луке седла крутого,
Он выехал - нахмуренный сурово -
На некий холм, чтобы издалека
Все осмотреть иранские войска.
Он привести велел к себе Хаджира,
Сказал ему: "Среди явлений мира
Стреле не подобает кривизна,
Кривая, - в цель не попадет она.
Во всем всегда правдивым будь со мною,
И милостивым буду я с тобою.
Что б ни спросил я - правду говори,
Не изворачивайся, не хитри.
За ложь в расправе короток я буду,
За правду будешь чтим у нас повсюду.
За правду, - я клянусь светилом дня, -
Добра увидишь много от меня.
Счастливейшим ты будешь из счастливых,
Богатство дам, почет, рабынь красивых.
А если ты от истины уйдешь,
Темницу, муки, цепи обретешь".
Хаджир ему сказал: "На все правдиво
Отвечу, что ни спросит царь счастливый,
Все расскажу я, что известно мне;
Душою чужд я лжи и кривизне.
Я жил и говорил всегда правдиво,
Поверь, что нет во мне и мысли лживой.
Душа достойных правдою сильна,
Мне ненавистна ложь и кривизна".
Сказал Сухраб: "Средь вражеского стана
Ты мне укажешь витязей Ирана, -
Богатырей могучих и вельмож -
Гударза, Туса, Гива назовешь.
Покажешь мне Бахрама и Рустама,
Что ни спрошу, - на все ответишь прямо,
Но знай - за ложь сурова будет месть.
Утратишь все - и голову и честь!
Чей там шатер стоит, парчой блистая,
Полами холм высокий осеняя?
Сто боевых слонов пред ним. Смотри -
Синеет бирюзовый трон внутри.
Над ним сверкает желтое, как пламя,
Серпом луны украшенное знамя.
Чья это ставка, что простерлась вширь
Так царственно? Кто этот богатырь?"
Хаджнр ответил: "Это шах великий.
Богатырей, слонов и войск владыка".
Спросил Сухраб: "Там справа на крыле
Толпится много войска в пыльной мгле,
Слоны ревут... Чей это там просторный
Средь гущи войск шатер раскинут черный?
Палаток белых ряд вокруг него,
Слоны и львы стоят вокруг него.
Над ним - слоном украшенное знамя,
Гонцы блестят расшитыми плащами.
На их конях попоны в серебре,
Кто отдыхает в черном том шатре?"
Хаджир ответил: "Со слоном на стяге -
Туе, предводитель войска, муж отваги.
Он родич падишаха, духом горд,
В бою, как слон, неустрашим и тверд".
Сухраб спросил: "Чей тот шатер багряный
Блестит, как день, парчою златотканой?
Чье голубое знамя над шатром,
Все в жемчуге, украшенное львом?
Чья рать вокруг шатра стоит большая,
Кольчугами и копьями сверкая?
Скажи мне, как вождя того зовут,
Смотри, не покриви душою тут".
Хаджир ответил: "Это - сын Кашвада,
Гударз, отец мой, щит наш и ограда.
С ним восемьдесят витязей-сынов,
Как восемьдесят тигров и слонов.
Пустыня перед ним полна покорства,
Лев с ним не выдержит единоборства".
Сухраб спросил: "А чей там тешит взор
Из шелка изумрудного шатер?
Как трон, у входа золотое ложе,
Пред ним стоят иранские вельможи.
Звезда Кавы над тем шатром горит.
На троне в блеске царственном сидит
Могучий витязь. Средь мужей Ирана
Ни у кого нет плеч таких и стана.
Сидит - а выше на голову он
Стоящих, чьей толпой он окружен.
Конь перед ним едва ему по плечи,
Где ж конь такому витязю для сечи?
Я думаю, он на стезе войны
Неудержимей яростной волны.
Вокруг его шатра стоят слоны
Индийские, на бой снаряжены.
Я думаю, среди всего Ирана
Нет для него копья и нет аркана.
На знамени его - дракон и льва
Из золота литая голова.
Его я слышу голос, словно гром,
Кто этот воин? Расскажи о нем!"
И вся душа Сухрабова хотела
Услышать: "То Рустам Железнотелый!.."
Но иначе судил коварный мир, -
Трусливо правду утаил Хаджир.
Он думал: "Если все скажу я прямо,
Лев этот юный истребит Рустама.
Я скрою правду. Может быть, тогда
Иран минует страшная беда..."
Сказал Хаджир: "Приехал к нам из Чина
Посол, предстал к престолу властелина",
"А как зовут его?" - Сухраб спросил,
Хаджир в ответ: "Я имя позабыл".
Сухраб, чело нахмуривши сурово:
"Как звать его?" - спросил Хаджира снова.
Хаджир ответил: "О владыка львов,
О покоритель тигров и слонов!
Когда предстал он падишаха взору,
Я в Белый замок уезжал в ту пору.
Посла я видел, имя же его
До слуха не достигло моего".
Сухрабу сердце сжала скорбь тисками,
Хотел он слово слышать о Рустаме.
И хоть отец в сиянии венца
Сидел пред ним - он не узнал отца.
Он жаждал слов: "Рустам перед тобою!"
Иное было суждено судьбою.
Все совершится, как предрешено,
Что от рожденья нам судьбой дано.
Под крыльями судьбины роковыми
И зрячие становятся слепыми.
Опять спросил Сухраб: "А это кто ж
Разбил шатер из кеевых вельмож?
Слоны стоят там, всадники хлопочут,
Карнаи там взывают и грохочут.
С изображеньем волка пышный стяг
Под свежим ветром веет в облаках.
На троне муж сидит, а перед троном
И счета нет почтительно склоненным.
Кто этот славный муж, откуда он,
Кто столь великой властью облечен?"
Хаджир ответил: "Это ставка Гива,
Он - сын Гударза, витязь горделивый.
Он столь высокой властью облечен,
Военачальник, нею близкий он,
Любимый зять Рустама Тахамтана,
Ему подобных нет в войсках Ирана".
Спросил Сухраб: "А белый чей шатер
Там, на востоке, у подножья гор?
Пред ним, в парче румийской, муж могучий.
Вокруг войска теснятся, словно тучи,
Их шлемы словно белые цветы,
И серебром сверкают их щиты.
Парчой украшен белый свод шатровый,
И трон из кости перед ним слоновой.
И все его убранство - дня светлей.
Кто это - самый пышный из князей?"
Хаджир сказал: "То Фарибурз-воитель,
Сын падишаха, славный предводитель".
Сказал Сухраб: "Венец ему к лицу,
А войско поклоняется венцу.
Все царственно в нем - платье, трон, обличье.
Подходит сыну шахскому величье.
Скажи теперь, кто в желтом том шатре?
Над ним - горя, как тучи на заре, -
Знамена алые и голубые
Полощутся, блестят значки цветные.
На шелке стяга булава видна,
На древке серебром горит луна.
Кто в том шатре? Ты назови мне имя
Богатыря меж львами боевыми!"
Хаджир сказал: "Зовут его Гураз,
Он храбростью прославлен среди нас.
Военачальник он из рода Гива,
Неутомимый, быстрый, прозорливый".
Отца приметы лев-Сухраб искал,
Но правду от него Хаджир скрывал.
Что в мире смертного произволенье,
Где все предначертало провиденье,
Где тайным все венчается концом,
Заранее решенное творцом?
Отравлен миром, в муках ты изноешь,
Коль счастье в доме временном построишь
И у Хаджира вновь Сухраб спросил
О том, чье имя в сердце он носил.
О том шатре зеленом на вершине
Холма, о том могучем исполине.
Сказал Хаджир: "Мне нечего скрывать,
Тебе я клялся правду отвечать.
Посол из Чина он, - я полагаю...
А имени его я, шах, не знаю".
"Ты не правдив со мной, - Сухраб сказал,-
Ведь ты Рустама мне не указал.
С войсками все иранские владыки
Здесь на виду, а где ж Рустам великий?
Как может в тайне оставаться тот,
Кого Иран защитником зовет?
Ведь если шах Ирана скажет слово
И тучей встанет воинство хосрова,
Не даст он знака в бой вступить войскам,
Пока не встанет впереди Рустам!"
И вновь открыл Хаджир уста ответа:
"Рустам могучий здесь, конечно, где-то.
Или в Забуле, у себя в горах,
Теперь ведь время пировать в садах".
Сказал Сухраб: "А поведет их кто же?
Нет, это на Рустама не похоже.
Подумай сам: все вышли воевать,
А вождь Рустам уехал пировать?
Нет, не поверю я такому чуду,
Я много говорить с тобой не буду.
Рустама ты покажешь мне сейчас,
И будешь возвеличен ты у нас.
Тебя я высшей чести удостою,
Сокровищницы пред тобой раскрою.
А если тайну будешь ты скрывать,
Хитрить и предо мной бесстыдно лгать - .
То будет коротка с тобой расправа.
Сам выбирай: бесчестье или слава.
Когда мобед хосрову открывал
Премудрых тайну - он ему сказал:
"Несказанная истина таится,
Как жемчуг в перламутровой темнице.
И, только долгий плен покинув свой,
Она заблещет вечной красотой".
Хаджир ему ответил: "Если сам
Захочет боя исполин Рустам,
Противоборца ищет он такого,
Что ломит палицей хребет слоновый.
Ты видел бы, каков он - Тахамтан, -
Его драконью шею, плечи, стан.
Ты видел бы, как демоны и дивы
Бегут, когда идет Рустам счастливый.
Он палицей скалу развеет в прах,
Он на войска один наводит страх.
Кто б ни искал с Рустамом поединка,
Растоптан был могучим, как былинка.
А пыль из-под копыт его коня,
Как туча, заслоняет солнце дня.
Ведь он владеет силой ста могучих,
Велик он, как утес, чье темя в тучах.
Когда душой он в битве разъярен,
Бегут пред ним и тигр, и лев, и слон.
Гора не устоит пред ним. Пустыня -
У ног его покорная рабыня.
От Рума по Китайский океан
Прославлен в мире воин Тахамтаи.
О юный шах, я искренен с тобой, -
С Рустамом грозным ты не рвись на бой!
Хоть видел ты мужей в степях Турана,
Хоть знаешь Афрасьяба и Хумапа,
Но всех тураыских витязей один
Развеет в пыль забульский исполин".
И отвечал Сухраб вольнолюбивый:
"Я вижу - под звездою несчастливой
Гударз тебя отважный породил, -
Отца и братьев честь ты омрачил.
Где видел ты мужей? Где слышал топот
Коней в бою? Где взял ты ратный опыт?
Ты только о Рустаме говоришь,
Ты, как на бога, на него глядишь
Когда я встречусь с ним на поле боя,
Вся степь вскипит, как хлябище морское.
Тебе стихия пламени страшна,
Когда спокойно плещется волна.
Но океан зелеными валами
Затопит землю и погасит пламя.
И мрака ночи голова падет,
Лишь солнца меч пылающий блеснет".
Смолк, отвернулся от него угрюмо
И загрустил Сухраб, объятый думой.
Хаджир подумал: "Если я скажу
Всю правду и Рустама покажу
Туранцу юному с могучей выей,
Тогда он соберет войска большие
И в бой погонит своего коня -
Он навсегда затмит нам солнце дня.
Могучий телом, яростный, упрямый -
Боюсь, что уничтожит он Рустама.
Кто выстоит против него из нас?
Рустам на бой с ним выйдет в грозный час.
А ведь учил мобед нас величавый:
"Чем жить в бесславье, лучше пасть со славой".
Пусть буду я рукой его убит,
Но смерть моя Рустама сохранит.
Кто я? - восьмидесятый сын Гударза,
Я младший сын прославленного барса.
Пусть будет круг богатырей счастлив,
Пусть будет жив завоеватель Гив,
Пусть вечно не увянет мощь Бахрама,
Шедуша слава и звезда Руххама!
Пусть я умру, они же устоят
И за меня туранцам отомстят.
Что жизнь мне, коль Иран постигнут беды?
Я помню, как учили нас мобеды:
"Коль кипарис поднимет к небу стан,
То на кустарник не глядит фазан".
И молвил он Сухрабу: "Ты упрямо
Меня расспрашиваешь про Рустама, -
Отколь такая ненависть к нему?
Зачем тебе он нужен, не пойму?
Зачем ты к неизвестному стремишься
И в гневе мне расправою грозишься?
А если хочешь голову мне снять -
Руби, не надо повода искать.
Не обольщай себя мечтой незрелой.
И если здесь Рустам Слоновотелый,
Поверь - он пред тобою устоит,
И сам тебя во прах он превратит".
Нападение Сухраба
на шатер Кей-Кабуса
Как услыхал Сухраб ответ такой,
К Хаджиру повернулся он спиной.
Скрыл от него лицо свое сурово
И больше не сказал ему ни слова.
Ударил кисти тыльной стороной,
Сбил с ног его, в шатер вернулся свой.
Один там, ночи пасмурной угрюмей,
Он долго предавался некой думе.
И встал и препоясался на бой,
Снял с головы венец он золотой.
Надел взамен индийский шлем булатный,
Облек могучий стан кольчугой ратной.
Взял меч, копье и палицу свою,
Как тяжкий гром разящую в бою.
От ярости и гнева весь кипел он,
На скакуна играющего сел он
И, кажущийся мчащейся горой,
Как опьяненный слон, помчался в бой.
Пыль до луны, как облако, всклубил он -
Ворвался в средоточье вражьих сил он.
Как стадо ланей перед ярым львом,
Войска бежали пред богатырем.
Бежали храбрые пред закаленным
Копьем, в скопленье войска устремленным.
Щит поникал, роняла меч рука,
Страх обуял иранские войска.
Средь боя на совет сошлись вельможи,
Сказали: "Если он не Сам, то кто же?
Вежд на него без ужаса поднять
Нельзя!.. Кто ж битву может с ним принять?"
Тут загремел Сухраб, как гром небесный:
"Эй, Кей-Кавус, коварный шах бесчестный!
За все грехи ответишь ты сейчас!
Как чувствуешь себя ты в этот час?
Увижу я теперь не льва, а труса,
Когда метну аркан на Кей-Кавуса!
Как в ход пущу я меч свой и копье,
Я истреблю все воинство твое.
Когда лазутчик твой в наш стан прокрался,
Убил Жанду, - я солнцем дня поклялся,
Что перебью вас всех своим копьем,
А шаха на аркан возьму живьем.
Так что ж хвалился ты богатырями?
Где львы твои с могучими когтями?
Где Фарибурз, где Гив, Гударз и Туе,
Где славный лев - Рустам твой, Кей-Кавус?
Где богатырь Занга - любимец битвы?
Пусть выйдут! Не помогут им молитвы!
Что прячутся они? Пускай в бою
Покажут мощь хваленую свою!"
Умолк Сухраб. Мгновенья миновали.
В ответ иранцы в ужасе молчали.
Тут молча лев-Сухраб на холм взошел,
Где был шатер Кавуса и престол.
Ударил. Кольев семьдесят опорных
Свалил под грудою ковров узорных!
Карная рев над войском загремел,
Но шах Кавус собою овладел.
И возгласил: "Эй вы, столпы Ирана,
Скачите в стан Рустама Тахамтана!
Скажите: несказанна мощь его,
И выйти некому против него!
Не выстоит никто против удара
Туранца, кроме сына Зали-Зара".
Помчался в стан Рустама старый Туе,
Все рассказал, что приказал Кавус.
Рустам в ответ: "Всегда, когда владыка
Меня зовет пред царственное лико, -
Я знаю - будет битва. Он всегда
Зовет меня туда, где ждет беда".
Велел Рустам, чтоб Рахша оседлали,
Чтоб воины в готовности стояли.
Взглянул он в поле, видит: полем Гив
Куда-то скачет, густо напылив.
Вот взял Рустам седло из серебра.
Сказал Гургин: "Поторопись, пора!.."
Вот крепко подтянул Рустам подпругу,
А Туе помог надеть ему кольчугу.
Покамест сборы их в сраженье шли,
Они карнай услышали вдали.
И дрогнула душа у Тахамтана,
Сказал он: "Это битва Ахримана!
Поистине, в день Страшного суда
Не над одной душой висит беда!.."
Тут поясом злаченым Тахамтан
Свой препоясал тигровый кафтан.
На Рахша сел Рустам и в путь собрался.
В шатре с войсками Завара остался.
Сказал Рустам: "Здесь будешь ты внимать
Нам издали, как любящая мать".
И понесли знамена пред Рустамом,
Свирепым в гневе и в бою упрямым.
Когда Сухраба увидал Рустам,
Он дрогнул духом: "Впрямь - он воин Сам,
Ни у кого не видел столь широкой
В плечах я мощи, выи столь жестокой..."
Сказал Рустам Сухрабу: "Отойдем,
В открытом поле ратный спор начнем".
Услыша слово честное такое,
Отъехал в степь Сухраб, взыскуя боя.
Потер ладони он, оружье взял
И так Рустаму весело сказал:
"Поедем, муж! И пусть толкуют люди
О нашем ратоборстве, как о чуде.
Иранцев и туранцев не возьмем,
Мы в поле выедем с тобой вдвоем".
Любуясь, как Сухраб взирает гордо,
Как на коне своем сидит он твердо,
Рустам сказал: "О юный витязь мой,
Над этой степью, хладной и сухой,
Как нынче тепел ветерок весенний!..
Я много на веку видал сражений.
Я не людей - драконов убивал,
И поражений в битве я не знал.
Чудовищ Нила клал я на лопатки,
Ты поглядишь - каков я буду в схватке.
В ущельях снежных гор, в волнах морей,
Разил я дивов - не богатырей.
Мне звезд поток - свидетель неизменный,
Что мужеством потряс я круг вселенной.
И сколько видели боев моих, -
Не меньше числят и пиров моих.
К тебе во мне вдруг жалость возгорелась,
Мне убивать тебя бы не хотелось.
Таких, как ты, не порождал Туран,
Тебе подобных не видал Иран.
В тебе мне солнце новое явилось!"
Сухраба сердце тут к нему склонилось.
Сказал Рустаму: "Молви правду мне
До основанья о твоей родне.
Скажи мне о Дастане и о Саме,
Порадуй сердце добрыми словами!
Мне кажется, что предо мной Рустам,
Заль-Зара сын, чей предок был Нейрам",
Рустам сказал: "Ты видишь не Рустама,
Я не из рода Сама и Нейрама.
Рустам ведь богатырь, Ирана свет,
А у меня венца и трона нет".
И от души Сухраба отлетела
Надежда, будто солнце потемнело.
Он молча в руку взял свое копье,
Хоть вспомнил мать и все слова ее.
